Бог подарил ему вторую жизнь и синее небо. Своими воспоминаниями с корреспондентом «МГ» поделился заслуженный военный летчик СССР, генерал-майор авиации Геннадий КОЛЕСОВ. Всё, о чем рассказал Геннадий Николаевич, основано на реальных событиях. Сегодня он единственный человек в Беларуси, кто имеет высокое звание заслуженного летчика СССР.
– Геннадий Николаевич, где вы родились и кем были ваши родители?
– Я родился в 1938 году в небольшой деревне Шатры. Это село в Ивановской области между Ростовом и Суздалем. С первого дня коллективизации моего отца избрали на должность председателя колхоза, мама работала председателем молочно-товарной фермы. В семье воспитывалось четверо детей. У меня были два старших брата и старшая сестра.
– Расскажите о своем детстве.
– В нашей семье большое внимание уделялось снам. Свое первое сновидение и сейчас помню, хотя с тех пор прошло более восьмидесяти лет. Тогда мне было полтора года. Как потом сказала мама, я был смертельно болен. Надежды на выздоровление не было. Спал я тогда или был в бессознательном состоянии, не знаю – скорее второе. Видел красивые горы, ярко-зеленые луга и деревья, озеро со спокойной и очень чистой водой. На дне – разноцветные камушки. Раньше нигде и никогда такого не видел. Удивительная тишина и спокойствие. Светло, но свет не обычный, не дневной, а как в комнате от электрических лампочек. Источника света не видно. Как долго я находился в этом удивительном мире, не знаю. Открываю глаза – и вижу совсем другой мир, другой свет, другие ощущения. Лежу в зыбке. Надо мной полог в голубых цветах и лицо мамы в слезах. Всё это я запомнил на всю свою жизнь. Потом, безусловно, были и другие сны, но ни один из них не врезался в память так, как этот. В первом классе я увлекся рисованием, и вдохновение было настолько глубоким, что просиживал с карандашом ночами. Не забывайте, что жили мы в небольшой деревушке, где не было ни света, ни радио, только керосиновая лампа. Потом попросил отца купить мне масляные краски. Тогда я пошел уже во второй класс. В городе купили эмаль, но нужно было полотно, которое необходимо загрунтовать. Где в селе, в котором нет ничего, это всё взять? И тут я узрел у мамы настольную клеенку. Присмотрелся, а с обратной стороны уже всё загрунтовано – лучше не придумаешь. Мама разрешила мне взять эту клеенку. Я натянул ее, как холст, на рамочку и начал рисовать свою первую большую картину. Какую? На смоделированном холсте начал изображать реку Волгу, по воде плывет лодка, а Стенька Разин бросает княжну в водную пучину. Эту историю я услышал, когда зимним вечером мама обсуждала с отцом прочитанную книгу. Однажды к нам зашла соседка, за разговорами с родителями увидела мое произведение искусства. Видимо, женщина была настолько удивлена, что решила купить у меня картину. Когда пейзаж был готов, она дала за него 25 рублей и повесила у себя в доме над кроватью. В то время нормальная заработная плата составляла 50 рублей. Таким образом, свои первые деньги я заработал второклассником. Много, очень много рисовал. Втянул в рисование брата. Вместе мечтали поступить в Палехское художественное училище после семилетки.
– Вы интересовались только рисованием?
– В третьем классе параллельно с ним увлекся радиолюбительством. На последней странице газеты «Пионерская правда» меня заинтересовала публикация: «Как сделать детекторный приемник». Я всё это дело прочитал, детально изучил и загорелся желанием смастерить приемник своими руками. Но опять возник вопрос: чтобы сделать приемное устройство, нужны детали. Руки есть, голова есть, а где брать детали? Как сейчас вижу: нужна проволока, чтобы намотать катушку. А где брать в деревне эту проволоку? Возле села стоял сгоревший немецкий танк. Я забрался в салон, вытащил генератор, снял обгоревшую обмотку. Пришлось выходить из положения, когда мотал катушку, делал между проволокой зазоры, чтобы не замыкали витки – вроде получилось. По схеме нужен детектор. А где его брать? В газете было написано, что, если этой детали нет, можно сделать ее своими руками. Для этого мне понадобились свинец и сера. Все эти ингредиенты перетопил – получилось. Дальше возник вопрос с отсутствием конденсатора. В какой-то книге прочитал, что для этого понадобится фольга. Пришлось купить конфет, в которых была фольга. Приемник собрал, скрепил, подвел проволочки, всё без паяльника. Раздобыл метров 20 проволоки для антенны, сделал заземление, и приемник был полностью готов. Не хватало только главного – наушников. Их уже своими руками не смастеришь, поэтому отец купил мне их в городе. Когда всё было подключено, приемник зашипел, затрещал, и в наушниках я услышал голос Юрия Левитана: «Говорит Москва, работают все радиостанции Советского Союза». От неожиданности закричал на весь дом: «Папа, мама!» Испуганные родители забежали в мою комнату узнать, что произошло. Убедившись, что со мной всё в порядке, они были просто шокированы, что мой приемник работает. Вот таким удивительным образом в нашей семье появился детекторный радиоприемник. А когда я учился в четвертом классе, у нас появился фотоаппарат.
– Вы сами сделали камеру?
– Не только, но и фотоувеличитель, которому нет аналогов, кроме меня никто такой не делал. Потом даже деньги на этом зарабатывал. Меня приглашали снимать на различные мероприятия, торжества. На заработанные деньги я купил уже настоящую аппаратуру.
– Как вам удавалось совмещать свои увлечения и учебу в школе?
– Когда учился в пятом классе, мы переехали жить в поселок. Там условия жизни были комфортнее: в доме у нас появилось электричество. В школе получал отличные оценки, учителя хвалили меня. Я продолжал много рисовать и после седьмого класса по-прежнему собирался поступать в художественное училище. Но после окончания семилетки родители на семейном совете решили: «Пусть идет в 8-й и оканчивает 10-й класс, чтобы потом не говорил, что ему не дали среднего образования». Конечно, для родителей это было серьезное решение, ведь за учебу после 7-го класса в то время надо было платить по 150 рублей в год. Тогда это были очень большие деньги. Никакие мои манипуляции и уговоры не помогли. Вердикт был вынесен: оканчивать десять классов.
– У вас пропал интерес к рисованию?
– С этого момента я больше не рисовал картины. Хотя, анализируя прошлое, уверен, что на ниве живописи достиг бы больших успехов.
– А как обстояли дела в школе?
– Учиться тоже больше не хотел. Интерес к школе пропал вместе с мечтой стать художником. Скажу прямо: в школе появлялся только два-три раза в неделю. К концу первой четверти у меня в журнале 12 двоек и 3 «кола». Моя учительница пыталась поговорить со мной, но я не стал ее слушать и вместо посещения школы продолжал заниматься своими делами. В классе я был редактором стенгазеты. Подходит время оформления – а газеты нет. А что может сделать классный руководитель, если Гена Колесов не ходит в школу? Вызывает она меня к себе и просит нарисовать газету. «У вас есть отличники, пусть они и рисуют вам стенгазету», – отвечаю я. Через какое-то время она снова вызывает меня к себе. Дает на листочке тему занятий и говорит, чтобы выучил эти вопросы, а завтра на уроке меня спросят по этой теме. За три последних года учебы в школе я не сделал ни одного домашнего задания. На следующий день учитель вызывает меня к доске и начинает спрашивать по заранее подготовленным вопросам. Естественно, я отвечаю тему и получаю заслуженную четверку. Смотрю, а в журнале она выводит несколько отметок. Так, между единицами и двойками у меня начинают появляться хорошие оценки. Таким образом, благодаря своему художественному таланту я исправил положение с успеваемостью. Деваться некуда – пришлось дальше заниматься оформлением стенгазеты. Учился я плохо, в очередной класс переходил с трудом. Но надо отдать должное тому времени – дурных мыслей у молодежи не было. Если чем и баловались, так только курением, и то не очень. Активно занимался общественной деятельностью. Владимир Сибирев, учитель физической культуры, приобщил нас, отъявленных разгильдяев, к стрельбе из малокалиберной винтовки. Это меня увлекло, даже, помню, занял какое-то место в районных соревнованиях. Любовь к стрельбе осталась до сих пор. В школе продолжал заниматься радиоэлектроникой. С моим другом Володей разбирали, ремонтировали, конструировали, нас называли чокнутыми. Радиоэлектроникой я занимаюсь всю жизнь. Так, в 1960 году в городе Баку собрал собственную радиостанцию, зарегистрировал ее в государственной инспекции электросвязи, получил позывной УД-6-АГК и разрешение на работу в эфире.
– Рисование, фотография, радиоэлектроника… А когда в вашей жизни проснулась любовь к самолетам?
– В восьмом классе в мою жизнь неожиданно ворвалось новое увлечение – авиация. Книги, фильмы, всё, что было с ней связано, просто захлестнуло меня. Моим единомышленником в этом увлечении был Николай Левандовский. В школе мы организовали кружок авиамоделистов. Я с удовольствием возглавил это объединение. Желающих было много, и мы до поздней ночи после занятий мастерили модели планеров, самолетов с резиновыми и бензиновыми моторчиками. Это новое увлечение затем переросло в смысл всей моей жизни.
– В старших классах вы приняли твердое решение связать свою жизнь с авиацией?
– В девятом классе мы с Николаем решили, что непременно станем летчиками. Однажды собрались и поехали в Иваново. Гуляя по городу, зашли в местный аэроклуб. Для нас провели небольшую экскурсию, показали самолеты, и сердце у подростков дрогнуло. Пошли к начальнику, полковнику Кальченко, стали просить его принять нас в аэроклуб. Он был сильно удивлен нашей настойчивости. Но как это сделать? Учеба там предусматривала вечерние занятия после школы, а мы жили в 60 километрах от Иваново. Видно, подполковнику мы приглянулись, и начальник аэроклуба пошел на рискованный шаг (такого в истории аэроклуба еще не было) – он разрешил нам учиться заочно. Нам выдали учебники по аэродинамике, радиосвязи, самолету и двигателю, метеорологии, многим другим предметам, учебную программу, контрольные задания, и мы, счастливые, приехали домой. Стали изучать летное мастерство. Занимались добросовестно, с большим интересом. С каждым днем любовь к авиации только росла. Забегая вперед, хочу сказать, что, когда мы прибыли в аэроклуб после окончания школы, экзамены пришлось сдавать наравне с теми, кто учился два года очно. По всем предметам мы с товарищем получили отличные оценки. Руководство аэроклуба нас поставило всем в пример. А 14 июня 1956 года для нас особая дата – мы совершили свой первый прыжок с парашютом. После этого перешли к практическим полетам на самолетах По-2 и Як-18. К сожалению, у Николая с полетами не сложилось. Он с болью в сердце расстался с авиацией и поступил в энергетический институт. А я остался в авиации на всю жизнь.
– Вы учились заочно в аэроклубе, готовились стать летчиком. Ваше отношение к школе изменилось?
– Ничего не изменилось. У меня была одна цель – получить аттестат. По-прежнему продолжал игнорировать советы и требования учителей, пропускал уроки. Кроме занятий в школе и учебы в аэроклубе, приходилось помогать родителям по хозяйству. В 1950-е годы был бум животноводства на Петровском. Все выращивали поросят, бычков, коров. Этим и жили. У нас в семье было большое подворье. Родителям нужно было помогать: накосить травы, привезти бочку барды, нажать, нарвать… Пока ел, мама уже подоит корову, нальет свежего вечернего молока в две трехлитровые бутыли, еще сметаны, творога, яиц положит и торопит меня: «Генка, не опоздай к поезду». Это значит, надо весь товар отвезти на железнодорожную станцию Петровская или Нерль, всё быстренько продать и вернуться домой. В то время я полагал, что школьные знания мне ни к чему. Позже понял, как сильно ошибался. Я уже упоминал, что учился плохо. Помню, в четверти у меня было до двенадцати двоек и по паре «колов». А все знали, что я собираюсь стать летчиком. Ситуация складывалась сложная. Спасало то, что я был членом редколлегии школы.
– Заветный аттестат вы все-таки получили?
– Аттестат я получил – и это главное. Все оценки одинаковые – тройки, на большее я и не рассчитывал.
– Расскажите о вашем поступлении в авиационное училище?
– Все формальности по случаю окончания аэроклуба были позади. Перед убытием в училище на несколько дней удалось съездить повидать родителей, которые переживали за меня – это было видно. Но в душе, конечно, были довольны тем, что я определился с профессией и устраиваюсь в этой жизни. Братья и сестра по разным причинам в свое время не смогли получить даже среднего образования, и родители винили в этом себя. А что они могли сделать в то трудное для всех послевоенное время? «Дай бог, сынок, у тебя всё сложится», – сказала мама.
– В какой город вы ехали поступать?
– Я решил поступать в Ленинградское 93-е Военно-морское авиационное училище. Поездка в Ленинград для меня была первой столь длительной. До этого времени дальше Иваново путешествовать не приходилось. К отъезду готовился тщательно. Путь неблизкий, да и неизвестно, как там дела сложатся. На вокзале в Иваново собрались все поздно вечером. Группа получилась большая. Разговоры, шутки, смех, многие ребята навеселе. Поезд отправился поздно, еще долго веселились в вагоне. В Ленинград прибыли рано утром. Представители училища нас уже ждали. Поделили на команды, назначили старших, и мы на электричке отправились в Лебяжье, где находилось училище. Всех разместили в спортивном зале. Желающих стать курсантами было много. Парни приехали из Москвы, Минска, Витебска, Орши. Часть прибывших – после аэроклубов, остальные сразу после средней школы.
– Конкурс был большой?
– Он составлял более двадцати человек на место. Важно отметить, что основная масса тех, кто прибыл сразу после школы, были медалисты и круглые отличники. С моим аттестатом и посещаемостью школы было над чем задуматься. Шансов стать курсантом вырисовывалось совсем мало. И я приуныл. К тому же среди абитуриентов было много тех, у кого папа дипломат, у кого большой начальник, а у кого вообще народный артист. Да и вели они себя уверенно, вызывающе. Желающих учиться на морского летчика было много. Престиж, романтика, перспективы и, конечно, морская форма. Сколько девичьих сердец было покорено и разбито юношами со сверкающими золотом якорями на погонах! Первое массовое отсеивание произошло после медицинской комиссии. Требования к состоянию здоровья были очень строгими. Малейшее замечание – документы в руки и домой. Нам, аэроклубовским, по секрету стало известно, что мы идем по льготным условиям, достаточно было сдать экзамены по общеобразовательным дисциплинам хотя бы на тройки, и тогда можно на что-то надеяться. С моими знаниями и три балла получить было проблематично. Но завершился отбор, на мандатной комиссии мне повезло – я стал курсантом. Для меня это было очень важным событием.
– Как проходила ваша курсантская жизнь?
– Вся жизнь и деятельность теперь регламентировалась и строго подчинялась флотскому уставу. Безусловно, первое время было очень тяжело привыкать к строгому распорядку, но нам всё нравилось. День начинался с физической зарядки. Несмотря на дождь, снег или ветер, мы, по пояс голые, выбегали на зарядку, затем туалет, заправка коек и завтрак. До обеда занятия по расписанию. Специальные предметы изучали в классах. Учебных дисциплин было много, и каждая интересная. Большой неожиданностью для меня стало то, что надо было изучать английский язык. А я так надеялся, что после школы расстанусь с ним навсегда. Но он преследовал меня всю жизнь. Мне предстояло изучать его и в Военно-воздушной академии, и в Военной академии Генерального штаба. Мое отношение к английскому языку пришлось изменить. В училище с этой проблемой мне здорово помог мой новый друг и сосед по койке Юрий Воробьев – сын дипломата, он в совершенстве знал английский язык. Пробелы в знании языка были ликвидированы. За напряженной учебой быстро пролетело время, незаметно пришла весна, а с ней и пора экзаменов и зачетов. Параллельно шла подготовка к выезду в летние лагеря. Мы ждали этого события с нетерпением. Сборы закончены – мы едем в лагеря. Начинаются летные будни, которые мало чем отличались от полетов в аэроклубе.
– Какой полет вам запомнился больше всего?
– Так, однажды я выполнял полет по маршруту, большая часть которого проходила над морем. Ясная погода, через толщу воды просматривается мрачное тело подводной лодки, и не понять, то ли она затаилась перед маневром, то ли выжидает что-то. Об увиденном я доложил руководителю полетов. «Добро», – прозвучал его утвердительный ответ в наушниках шлемофона. Продолжаю полет. Высота тысяча метров, всё чаще стали попадаться шапки облаков, которые становятся всё плотнее. Высота, скорость, курс, время. По расчетным данным, должен быть ориентир очередного поворота, но облака его прикрывают. Как быть? Докладываю: «834-й над поворотом». В ответ: «Добро. Как погода в вашем районе, землю наблюдаете?» – «Я 834-й, землю наблюдаю в разрывах». – «834-й, в каких разрывах?» – «Я 834-й, наблюдаю землю в разрывах облаков». Некоторое время в эфире тишина. Я понимаю, что руководитель полетов забеспокоился. «834-й, вы можете, не меняя курс и не входя в облака, снизиться до высоты пятьсот метров?» – «Я 834-й, вас понял, смогу!» – «834-й, добро, в облака не входить!» Пока шли наши переговоры, разрыв между облаками уменьшился еще больше. Я хорошо понимаю беспокойство руководителя полетов. Молодой курсант, без опыта полетов в облаках оказался за облаками. Конечно, дать команду на пробивание облаков вниз он не имел никакого права. Единственная лазейка в сложившейся ситуации – это проскочить между облаками, но они сомкнулись. Не меняя курса, плавно, отжимаю ручку от себя. Стрелка ареометра поползла вниз, как ватой, плотным туманом обволокло фонарь кабины. Легкое волнение. Всего несколько секунд – и перед моими глазами уже во всей красе зелень лесов, лугов. Облака надо мной, а земля под крылом. После окончания полетов руководитель подозвал меня. «Скажи, только честно, пробивал облака?» – «Да». – «Молодец, и спасибо, что признался. Уверен, из тебя получится настоящий летчик». Учеба в училище была рассчитана на один год и подходила к своему завершению. Нас ожидало распределение по другим летным училищам различных родов морской авиации.
– Куда распределили вас?
– Оставалось несколько дней до приказа, как пришло ошеломляющее известие о том, что авиацию ВМФ расформировывают. Так, одним махом рухнули все наши планы и мечты, связанные с морской авиацией. Курсантов надо распределять, а куда? Многие принимали решение остаться в авиации со слезами на глазах. Мне дали направление в 11-е Луганское военное авиационное училище. Кого оно готовит и на каких типах самолетов – никто не знал. Следующим важным и болезненным для нас этапом было переодевание в общевойсковую форму. Так мы и расстались с училищем. Предстоял месячный отпуск, который пролетел очень быстро. Снова надо было собираться в дорогу.
– Теперь ваш путь курсанта лежал на Донбасс?
– Скорый поезд Москва – Сталино вез меня на юг, в центр угольного и промышленного района Украины. Училище нашел сразу. После доклада о прибытии и выполнения формальностей отправился в казарму. Скажу сразу, что расположение, где мне предстояло жить, сильного впечатления на меня не произвело. Армейская жизнь очень отличалась от флотской, к которой я успел привыкнуть. Большой неожиданностью для нас были бесконечно повторяющиеся тренировки подъемов и отбоев. Также больно действовали на самолюбие обидные, мелочные придирки со стороны старшины к форме одежды. Наконец, начались плановые занятия по программе обучения. В училище мы упорно штурмовали теоретические дисциплины, осваивали технику. Курсантская жизнь шла своим чередом. Сравнялись многие шероховатости, ушли мелкие обиды, мы становились взрослее, некоторые обзавелись семьями. Я много внимания уделял спорту – увлекался акробатикой. Мы многим обязаны училищу, которое нас приняло. В жизни каждого из нас оно оставило свой след. Здесь мы впервые стали офицерами – летчиками истребителями. Благодаря своему таланту, упорству и трудолюбию сбылась мечта сельского парня.
18 августа 1977 года товарищу Колесову Геннадию Николаевичу присвоено почетное звание «Заслуженный летчик СССР», а 30 октября 1978 года присвоено воинское звание генерал-майор авиации.
Олег ПАЦЕВИЧ
Фото: архив Геннадия КОЛЕСОВА